_Staring At The Sun_
И вообще, если так задуматься, вот многие, во втором прохождении, или начитавшись спойлеров, зная что в Тениспойлер прийдется кого-то оставлять на смерть, уже на моменте Кипа шаманили сохранку, чтоб оставить себе того, кто полюбился больше. А мне вот так перемкнуло, что шиперишь ты внезапно Хоук/Карвер, и бац! наш СС единственный кто не чокнулся (потому что Хоук сам говорит - что сразу Карвера нафег выслал подальше), и он в Тени. и вот это уже драма, ибо ну кого выбирать-то? Как их разлучать? 
Вообщем мне написали милоту и даже без слэшажаль, оч.жаль 
Для: KirioSanjouin
От:
" src="static.diary.ru/picture/1315715.gif">
Название: На этом берегу
Пейринг: м!Хоук/Карвер
Категория: пре-слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2130 слов
Краткое содержание: Карвер — Серый Страж, участвующий в расследовании помешательства Стражей (сюжет Инквизиции)
Предупреждение: лёгкий намёк на инцест, юст, POV Карвера, лёгкое АУ
Комментарий автора: автор не играл в Инквизицию, так что нижеследующее является в значительной степени фантазией на тему
Однажды он не дал мне утонуть.
Сейчас я уже не могу вспомнить, с кем поспорил, что переплыву весеннюю вздувшуюся реку и принесу в доказательство своего подвига красную рукавичку, которую кто-то потерял в густых кустах, и она уже больше месяца маячила на том берегу, плотно застряв в ветвях.
Зато хорошо помню, какой холодной была вода, и каким сильным — неожиданно для меня сильным — течение. Помню, как погружался с головой и меня сносило всё сильнее, и красная рукавичка маняще качалась где-то далеко, далеко впереди...
Потом ногу схватило судорогой, и я понял, что, кажется, не справляюсь. Что у меня не получается, что я переоценил себя.
Что я не выплыву.
Ещё помню, что было не столько страшно, сколько ужасно обидно. Я попытался позвать на помощь, но только наглотался воды.
Не знаю, сколько раз я погружался и снова с трудом пробивал себе путь на поверхность, чтобы сделать хоть один судорожный вдох. С каждым разом двигаться становилось всё труднее, от холода мышцы переставали слушаться, но немыслимо было просто сдаться, не бороться и позволить темноте сомкнуться над головой.
Красная рукавичка издевательски качалась, удаляясь. Не буду врать, будто всё ещё стремился к ней, но взгляд, почему-то цеплялся — когда удавалось разлепить глаза. Наверное, она была слишком яркой в тёмной мешанине ветвей.
Потом меня рвануло за шиворот и потащило вверх, как глупую рыбу, не сумевшую обойти крючок. Кажется, я ненадолго потерял сознание, потому что следующее воспоминание — Гаррет выволакивает меня на берег, лупит по затылку и орёт, что я кретин, а я держусь за грудь и, согнувшись, выкашливаю воду.
Это сейчас я понимаю, что в его голосе был страх, а не гнев. Тогда мне просто было очень обидно и стыдно. Разумеется, как только я смог говорить, я сказал, что не просил его лезть за мной, и со всем прекрасно справился бы сам. Что уж там, мне хватило идиотизма заявить, что я никуда не пойду, потому что мне необходимо достать эту, мать её, проклятую рукавичку, и без неё я в деревню не вернусь.
Мне было лет десять, и я был упрямым, как стадо баранов.
Гаррет несколько секунд молча смотрел на меня — с его одежды (а за мной он нырял полностью одетый, только куртку скинуть успел) текло не меньше, чем с моего исподнего — и выражение лица было такое, что на миг мне показалось, что сейчас меня сунут обратно в воду и ещё подержат, пока не перестану трепыхаться.
Вместо этого Гаррет всё также молча повернулся, содрал с себя сапоги и сиганул в реку сам. И, преодолевая течение, поплыл.
Никогда не забуду, как стоял на нашем берегу, почти не чувствуя холода, и смотрел, как появляется и пропадает над волнами темноволосая голова. Вот тогда, в тот момент, а не раньше, я по-настоящему испугался. Тогда я прочувствовал до конца, что только что едва не утонул, что моя жизнь могла закончиться, и не было бы больше ничего, кроме чёрных холодных волн.
Что то же самое может сейчас произойти с моим братом. Он может исчезнуть под моим взглядом, и я буду смотреть в напрасной надежде и видеть только воду.
Меня начало трясти, я застучал зубами, ёжась в мерзко липнущей к телу одежде. Наверное, я выглядел так жалко, что Гаррет, вернувшись, ничего не стал мне говорить. Бросил наземь злосчастную рукавичку, завернул меня в свою сухую куртку и поволок домой.
Потом мы оба болели, но он поправился быстрее. Как всегда.
Он всегда был удачливее во всём, и передать не могу, как же это бесило.
Он прикидывался, что ему всё ни по чём, как будто он не живой человек или мы не достойны знать, что он чувствует.
Он всегда смеялся, когда ему было больно, а мне казалось — он смеётся надо мной, и из кожи вон лез, чтобы он заткнулся, чтобы отнёсся ко мне серьёзно, как ко взрослому, как к равному.
Когда он шутил, я видел издёвку. Когда он хотел защитить меня, я видел только указание на мою беспомощность. Он всегда был рядом, и я считал: это значит, что я бесполезен в его глазах.
Иногда мне казалось, ему на меня просто наплевать. Понадобилось десять лет без него, чтобы понять, что на самом деле у меня был заботливый старший брат.
Иногда я думал, что ненавижу его, но на самом деле, кажется, всё всегда было наоборот.
Вы были когда-нибудь в Нижнем городе? Если нет, не вздумайте, спустившись туда, вдохнуть полной грудью. Тут нужна привычка — через какое-то время привыкаешь и перестаёшь чувствовать богатый аромат помойки, немытых тел, гари и отхожего места, смешанный с тонкими нотками моря, тухлой рыбы и блевотины. Плохая сторона заключается в том, что все остальные запахи при этом тоже чувствовать почти перестаёшь.
А ещё здесь, кажется, все ненавидят мыло и горячую воду, чего не скажешь о нас — мы для нищих голодранцев были просто возмутительно чистоплотными, мылись каждый второй день или после каждой заварушки (что получалось даже чаще) и временами даже стирали шмотки — обычно мама отбирала их у нас силой, и мы сидели у камина, как две жертвы грабителей, завернувшись в одеяла, потому что иногда иметь две пары приличных штанов — непозволительная роскошь, особенно, когда все деньги уходят на еду и контрабандный лириум. Гаррет обычно потешался, представляя, как отказывается идти на дело и велит передать Миирану, что не может — штаны, дескать, ещё не просохли, а без штанов некуртуазно. А я помалкивал, потому что не мог бороться с ощущением, что даже для паршивых наёмников, которым нас фактически продал Гамлен, я — всего лишь довесок к брату, что в случае чего мои непросохшие штаны никого не возмутят, потому что без меня можно легко обойтись.
Дело ведь не в магии, на самом деле. Просто Гаррет всегда был нужным — родителям, Бет, девчонкам, каждой бездомной шавке в этом гнилом городе — а я не был так уж особенно нужен никому. Зачем нужен Карвер, если есть кто-то получше?
Я сидел и растравлял в себе обиду, сам не понимая, что делаю это просто для того, чтобы не думать о том, что больше всего Гаррет нужен мне самому.
Что он на самом деле лучший. И что я должен стать хотя бы в чём-то вровень, чтобы он когда-нибудь посмотрел на меня иначе, чем на сопливого недоросля. Гаррет Хоук не будет уважать, не будет любить слабого, а в глубине души я хотел — и сейчас хочу — именно этого, даже если не отдавал себе в том отчёта: чтобы он уважал меня. Чтобы любил.
Не помню, в какой момент до меня начало доходить. Кажется, была весна — а впрочем, в Нижнем городе все времена года похожи друг на друга как уродливые казематские статуи.
Сначала я понял, что ревную, что мне неприятно думать, что мой брат может быть с кем-то — встречаться, быть влюблённым, заниматься сексом. Всё равно с кем. Я не желал ему удачи в этом, меня трясло, когда я видел явное расположение к нему от Мерриль или Андерса.
Рыжая девица, обычно поджидавшая клиентов на углу, заигрывала с Гарретом, он отшучивался, а у меня кулаки сжимались, так хотелось ему двинуть.
Я не знал, что больше не в порядке — я сам, или мир вокруг. Теперь-то я понимаю, что просто был очень молод тогда.
Очень молод и очень глуп.
***
Помню, как Гаррет сказал, что не собирается брать меня на прогулку с Бартрандом и его компанией. «Это слишком опасное дело», — сказал он. «Кто-то же должен присмотреть за мамой, мало ли что», — сказал он.
Он говорил и говорил, приводил какие-то свои аргументы, наверное, даже логичные, а мне всё казалось — я снова стою на берегу, продрогший и совершенно бесполезный, и смотрю, как он борется с рекой, и жду — поглотит его холодная тьма на этот раз, и нет. И ничего, абсолютно ничего не могу сделать.
И я сказал, что мне двадцать, я упрямее гномьей армии, и я пойду с ним независимо от его решения, просто либо вместе со всеми, либо следом втихаря. Пусть решает сам.
Гаррет сказал, что я кретин, и, кажется, даже подзатыльник хотел залепить по старой памяти, но махнул рукой и отступил.
Мама пилила нас обоих до самого ухода на Тропы. Мы дружно помалкивали — язык не поворачивался врать, что всё будет хорошо и мы обязательно вернёмся.
Правильно не поворачивался. Я-то ведь и не вернулся.
Когда стало ясно, что я подцепил скверну, и дальше притворяться бессмысленно, Гаррет как будто разом постарел лет на десять и стал удивительно похож на нашего отца. Я всё хотел сказать ему, что он ни в чём не виноват, ведь я сам добивался участия в походе — я даже пару раз пробормотал что-то такое, но он так смотрел, что я впервые задумался, что он чувствовал тогда, десять лет назад, выбежав на берег и увидев, как я ухожу под воду.
Никогда не забуду тот взгляд.
Я согласился на риск Посвящения. Я бы согласился на что угодно, если бы это позволило надеяться, что у него больше не будет причин так на меня смотреть. К тому же — что я терял, и без того умирающий?
Он обнял меня на прощание, и я ответил на объятие, думая, что спустился на Тропы из страха потерять его, и чем это кончилось?
Я потерял его и, возможно, вот-вот потеряю и всё остальное.
Прекрасный план, прекрасно воплощённый, не так ли?
Жизнь Серого Стража не так уж плоха, хотя никакой романтики из песен и легенд в ней, конечно, нет. Работа тяжёлая и довольно грязная, но доспехи и оружие выдают хорошие, да и спину всегда есть кому прикрыть.
Большую часть времени мне не на что было жаловаться, кроме разных мелочей, вроде ноющих ран, порванных штанов и мерзкого характера некоторых соратников. Но для ран есть припарки и целители, иглой орудовать я неплохо навострился, а мерзкий характер... что уж там, я и сам не корзинка изюма.
За десять лет я видел Гаррета всего четыре раза, и каждый раз вокруг обязательно кипел бой или же одновременно кипел боя и плелись интриги, иногда — с далеко идущими последствиями. Думаю, я вёл себя как мальчишка или полный придурок, изо всех стараясь показать, каким взрослым и самостоятельным я стал, как отточил свои боевые навыки и привык ни в ком не нуждаться.
Я так и не нашёл времени и силы духа признаться, как скучал по нему, как мне не хватает его дурацких шуток и ворчания, посиделок у камина в одеяле и чувства прикрытой спины.
Как мне не хватает его.
Он всегда был рад встрече, и один раз даже как будто хотел обнять меня, но я растерялся и отступил. Потом мне сотни раз снился этот момент, и то, как в его взгляде как будто что-то погасло, как будто захлопнулась какая-то дверь, и он улыбнулся, как всегда, когда ему было больно, и ляпнул что-то неуместное и якобы смешное.
Я поклялся себе, что в следующий раз при встрече так стисну его в объятиях, что у него треснет пара рёбер, но с этим ничего не вышло — при нашей следующей встрече я был разыскиваемым Стражем-ренегатом и не в лучшем состоянии, если говорить о здоровье. Гаррету пришлось потратить изрядно сил на моё исцеление прежде, чем я смог хотя бы поприветствовать его.
Обсудить, как я всегда умудряюсь влипать в самую большую навозную кучу, так что даже Стражи, стоило мне хорошенько у них обжиться, не нашли ничего лучше, чем рехнуться, связаться с демоньём и начать резать друг друга на алтарях, страшно подумать, как это Гаррет-то умудрился вырасти таким нормальным — это мы успели, а вот о личном...
«Тебя не хватало», — сказал он, а я только кивнул, надеясь, что он каким-то образом сам поймёт всё. Что десять лет — это очень много людей и лиц, (одних уже нет в живых, другие не в себе в прямом или переносном смысле), очень много воспоминаний, событий, от которых остаётся только смутный образ, запах или звук. Что за десять лет я научился жить без Гаррета — без заботливого старшего брата и без насмешливой занозы в заднице — и что за десять лет не было дня, чтобы я не вспомнил о нём.
«Давай выясним, кто виноват в этом безумии, и прикончим ублюдка», — сказал я, и Гаррет одобрительно ухмыльнулся.
Оказалось, что иногда проще сказать, чем сделать.
«Я упустил Корифея», — говорит он. «Это моя вина, мне и разбираться», — говорит он.
Он говорит ещё что-то, возможно, в этих словах даже есть какой-то смысл, но мне плевать.
Однажды он не дал мне утонуть — да что там, много, много больше раз, чем однажды. Половину своей жизни я смотрел на быструю жестокую реку, гадая, выплывет он или нет — и с меня хватит.
Пришло время мне нырять в холодную мглу, а ему — стоять на берегу и надеяться.
Я мог бы сказать, что я — Серый Страж, а это дело Серых Стражей. Мог бы сказать, что скверна и Зов и без того оставляют мне не так уж много лет жизни, а он может прожить столько, сколько позволит его неуёмное шило в заднице.
— Я люблю тебя, кретин, — говорю я. — Поэтому хоть раз в жизни заткнись и поверь в меня.
Отец рассказывал, в Тени нет ни объектов, ни действий, только мысли о них, но когда я быстро обнимаю Гаррета на прощание, на миг мне кажется, что эта мысль об объятии вполне может сломать ребро или два.
— Встретимся на том берегу, — говорит он, а потом поворачивается и бежит к Бреши, а я остаюсь.
Встретимся, Гаррет. Обязательно встретимся.
Я поднимаю меч, и холодная темнота заслоняет небо.
URL записи
Вообщем мне написали милоту и даже без слэша
11.01.2015 в 20:40
Пишет Weisshaupt Fortress:Для: KirioSanjouin
От:
" src="static.diary.ru/picture/1315715.gif">Название: На этом берегу
Пейринг: м!Хоук/Карвер
Категория: пре-слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2130 слов
Краткое содержание: Карвер — Серый Страж, участвующий в расследовании помешательства Стражей (сюжет Инквизиции)
Предупреждение: лёгкий намёк на инцест, юст, POV Карвера, лёгкое АУ
Комментарий автора: автор не играл в Инквизицию, так что нижеследующее является в значительной степени фантазией на тему
Однажды он не дал мне утонуть.
Сейчас я уже не могу вспомнить, с кем поспорил, что переплыву весеннюю вздувшуюся реку и принесу в доказательство своего подвига красную рукавичку, которую кто-то потерял в густых кустах, и она уже больше месяца маячила на том берегу, плотно застряв в ветвях.
Зато хорошо помню, какой холодной была вода, и каким сильным — неожиданно для меня сильным — течение. Помню, как погружался с головой и меня сносило всё сильнее, и красная рукавичка маняще качалась где-то далеко, далеко впереди...
Потом ногу схватило судорогой, и я понял, что, кажется, не справляюсь. Что у меня не получается, что я переоценил себя.
Что я не выплыву.
Ещё помню, что было не столько страшно, сколько ужасно обидно. Я попытался позвать на помощь, но только наглотался воды.
Не знаю, сколько раз я погружался и снова с трудом пробивал себе путь на поверхность, чтобы сделать хоть один судорожный вдох. С каждым разом двигаться становилось всё труднее, от холода мышцы переставали слушаться, но немыслимо было просто сдаться, не бороться и позволить темноте сомкнуться над головой.
Красная рукавичка издевательски качалась, удаляясь. Не буду врать, будто всё ещё стремился к ней, но взгляд, почему-то цеплялся — когда удавалось разлепить глаза. Наверное, она была слишком яркой в тёмной мешанине ветвей.
Потом меня рвануло за шиворот и потащило вверх, как глупую рыбу, не сумевшую обойти крючок. Кажется, я ненадолго потерял сознание, потому что следующее воспоминание — Гаррет выволакивает меня на берег, лупит по затылку и орёт, что я кретин, а я держусь за грудь и, согнувшись, выкашливаю воду.
Это сейчас я понимаю, что в его голосе был страх, а не гнев. Тогда мне просто было очень обидно и стыдно. Разумеется, как только я смог говорить, я сказал, что не просил его лезть за мной, и со всем прекрасно справился бы сам. Что уж там, мне хватило идиотизма заявить, что я никуда не пойду, потому что мне необходимо достать эту, мать её, проклятую рукавичку, и без неё я в деревню не вернусь.
Мне было лет десять, и я был упрямым, как стадо баранов.
Гаррет несколько секунд молча смотрел на меня — с его одежды (а за мной он нырял полностью одетый, только куртку скинуть успел) текло не меньше, чем с моего исподнего — и выражение лица было такое, что на миг мне показалось, что сейчас меня сунут обратно в воду и ещё подержат, пока не перестану трепыхаться.
Вместо этого Гаррет всё также молча повернулся, содрал с себя сапоги и сиганул в реку сам. И, преодолевая течение, поплыл.
Никогда не забуду, как стоял на нашем берегу, почти не чувствуя холода, и смотрел, как появляется и пропадает над волнами темноволосая голова. Вот тогда, в тот момент, а не раньше, я по-настоящему испугался. Тогда я прочувствовал до конца, что только что едва не утонул, что моя жизнь могла закончиться, и не было бы больше ничего, кроме чёрных холодных волн.
Что то же самое может сейчас произойти с моим братом. Он может исчезнуть под моим взглядом, и я буду смотреть в напрасной надежде и видеть только воду.
Меня начало трясти, я застучал зубами, ёжась в мерзко липнущей к телу одежде. Наверное, я выглядел так жалко, что Гаррет, вернувшись, ничего не стал мне говорить. Бросил наземь злосчастную рукавичку, завернул меня в свою сухую куртку и поволок домой.
Потом мы оба болели, но он поправился быстрее. Как всегда.
Он всегда был удачливее во всём, и передать не могу, как же это бесило.
***
Он прикидывался, что ему всё ни по чём, как будто он не живой человек или мы не достойны знать, что он чувствует.
Он всегда смеялся, когда ему было больно, а мне казалось — он смеётся надо мной, и из кожи вон лез, чтобы он заткнулся, чтобы отнёсся ко мне серьёзно, как ко взрослому, как к равному.
Когда он шутил, я видел издёвку. Когда он хотел защитить меня, я видел только указание на мою беспомощность. Он всегда был рядом, и я считал: это значит, что я бесполезен в его глазах.
Иногда мне казалось, ему на меня просто наплевать. Понадобилось десять лет без него, чтобы понять, что на самом деле у меня был заботливый старший брат.
Иногда я думал, что ненавижу его, но на самом деле, кажется, всё всегда было наоборот.
***
Вы были когда-нибудь в Нижнем городе? Если нет, не вздумайте, спустившись туда, вдохнуть полной грудью. Тут нужна привычка — через какое-то время привыкаешь и перестаёшь чувствовать богатый аромат помойки, немытых тел, гари и отхожего места, смешанный с тонкими нотками моря, тухлой рыбы и блевотины. Плохая сторона заключается в том, что все остальные запахи при этом тоже чувствовать почти перестаёшь.
А ещё здесь, кажется, все ненавидят мыло и горячую воду, чего не скажешь о нас — мы для нищих голодранцев были просто возмутительно чистоплотными, мылись каждый второй день или после каждой заварушки (что получалось даже чаще) и временами даже стирали шмотки — обычно мама отбирала их у нас силой, и мы сидели у камина, как две жертвы грабителей, завернувшись в одеяла, потому что иногда иметь две пары приличных штанов — непозволительная роскошь, особенно, когда все деньги уходят на еду и контрабандный лириум. Гаррет обычно потешался, представляя, как отказывается идти на дело и велит передать Миирану, что не может — штаны, дескать, ещё не просохли, а без штанов некуртуазно. А я помалкивал, потому что не мог бороться с ощущением, что даже для паршивых наёмников, которым нас фактически продал Гамлен, я — всего лишь довесок к брату, что в случае чего мои непросохшие штаны никого не возмутят, потому что без меня можно легко обойтись.
Дело ведь не в магии, на самом деле. Просто Гаррет всегда был нужным — родителям, Бет, девчонкам, каждой бездомной шавке в этом гнилом городе — а я не был так уж особенно нужен никому. Зачем нужен Карвер, если есть кто-то получше?
Я сидел и растравлял в себе обиду, сам не понимая, что делаю это просто для того, чтобы не думать о том, что больше всего Гаррет нужен мне самому.
Что он на самом деле лучший. И что я должен стать хотя бы в чём-то вровень, чтобы он когда-нибудь посмотрел на меня иначе, чем на сопливого недоросля. Гаррет Хоук не будет уважать, не будет любить слабого, а в глубине души я хотел — и сейчас хочу — именно этого, даже если не отдавал себе в том отчёта: чтобы он уважал меня. Чтобы любил.
Не помню, в какой момент до меня начало доходить. Кажется, была весна — а впрочем, в Нижнем городе все времена года похожи друг на друга как уродливые казематские статуи.
Сначала я понял, что ревную, что мне неприятно думать, что мой брат может быть с кем-то — встречаться, быть влюблённым, заниматься сексом. Всё равно с кем. Я не желал ему удачи в этом, меня трясло, когда я видел явное расположение к нему от Мерриль или Андерса.
Рыжая девица, обычно поджидавшая клиентов на углу, заигрывала с Гарретом, он отшучивался, а у меня кулаки сжимались, так хотелось ему двинуть.
Я не знал, что больше не в порядке — я сам, или мир вокруг. Теперь-то я понимаю, что просто был очень молод тогда.
Очень молод и очень глуп.
***
Помню, как Гаррет сказал, что не собирается брать меня на прогулку с Бартрандом и его компанией. «Это слишком опасное дело», — сказал он. «Кто-то же должен присмотреть за мамой, мало ли что», — сказал он.
Он говорил и говорил, приводил какие-то свои аргументы, наверное, даже логичные, а мне всё казалось — я снова стою на берегу, продрогший и совершенно бесполезный, и смотрю, как он борется с рекой, и жду — поглотит его холодная тьма на этот раз, и нет. И ничего, абсолютно ничего не могу сделать.
И я сказал, что мне двадцать, я упрямее гномьей армии, и я пойду с ним независимо от его решения, просто либо вместе со всеми, либо следом втихаря. Пусть решает сам.
Гаррет сказал, что я кретин, и, кажется, даже подзатыльник хотел залепить по старой памяти, но махнул рукой и отступил.
Мама пилила нас обоих до самого ухода на Тропы. Мы дружно помалкивали — язык не поворачивался врать, что всё будет хорошо и мы обязательно вернёмся.
Правильно не поворачивался. Я-то ведь и не вернулся.
***
Когда стало ясно, что я подцепил скверну, и дальше притворяться бессмысленно, Гаррет как будто разом постарел лет на десять и стал удивительно похож на нашего отца. Я всё хотел сказать ему, что он ни в чём не виноват, ведь я сам добивался участия в походе — я даже пару раз пробормотал что-то такое, но он так смотрел, что я впервые задумался, что он чувствовал тогда, десять лет назад, выбежав на берег и увидев, как я ухожу под воду.
Никогда не забуду тот взгляд.
Я согласился на риск Посвящения. Я бы согласился на что угодно, если бы это позволило надеяться, что у него больше не будет причин так на меня смотреть. К тому же — что я терял, и без того умирающий?
Он обнял меня на прощание, и я ответил на объятие, думая, что спустился на Тропы из страха потерять его, и чем это кончилось?
Я потерял его и, возможно, вот-вот потеряю и всё остальное.
Прекрасный план, прекрасно воплощённый, не так ли?
***
Жизнь Серого Стража не так уж плоха, хотя никакой романтики из песен и легенд в ней, конечно, нет. Работа тяжёлая и довольно грязная, но доспехи и оружие выдают хорошие, да и спину всегда есть кому прикрыть.
Большую часть времени мне не на что было жаловаться, кроме разных мелочей, вроде ноющих ран, порванных штанов и мерзкого характера некоторых соратников. Но для ран есть припарки и целители, иглой орудовать я неплохо навострился, а мерзкий характер... что уж там, я и сам не корзинка изюма.
За десять лет я видел Гаррета всего четыре раза, и каждый раз вокруг обязательно кипел бой или же одновременно кипел боя и плелись интриги, иногда — с далеко идущими последствиями. Думаю, я вёл себя как мальчишка или полный придурок, изо всех стараясь показать, каким взрослым и самостоятельным я стал, как отточил свои боевые навыки и привык ни в ком не нуждаться.
Я так и не нашёл времени и силы духа признаться, как скучал по нему, как мне не хватает его дурацких шуток и ворчания, посиделок у камина в одеяле и чувства прикрытой спины.
Как мне не хватает его.
Он всегда был рад встрече, и один раз даже как будто хотел обнять меня, но я растерялся и отступил. Потом мне сотни раз снился этот момент, и то, как в его взгляде как будто что-то погасло, как будто захлопнулась какая-то дверь, и он улыбнулся, как всегда, когда ему было больно, и ляпнул что-то неуместное и якобы смешное.
Я поклялся себе, что в следующий раз при встрече так стисну его в объятиях, что у него треснет пара рёбер, но с этим ничего не вышло — при нашей следующей встрече я был разыскиваемым Стражем-ренегатом и не в лучшем состоянии, если говорить о здоровье. Гаррету пришлось потратить изрядно сил на моё исцеление прежде, чем я смог хотя бы поприветствовать его.
Обсудить, как я всегда умудряюсь влипать в самую большую навозную кучу, так что даже Стражи, стоило мне хорошенько у них обжиться, не нашли ничего лучше, чем рехнуться, связаться с демоньём и начать резать друг друга на алтарях, страшно подумать, как это Гаррет-то умудрился вырасти таким нормальным — это мы успели, а вот о личном...
«Тебя не хватало», — сказал он, а я только кивнул, надеясь, что он каким-то образом сам поймёт всё. Что десять лет — это очень много людей и лиц, (одних уже нет в живых, другие не в себе в прямом или переносном смысле), очень много воспоминаний, событий, от которых остаётся только смутный образ, запах или звук. Что за десять лет я научился жить без Гаррета — без заботливого старшего брата и без насмешливой занозы в заднице — и что за десять лет не было дня, чтобы я не вспомнил о нём.
«Давай выясним, кто виноват в этом безумии, и прикончим ублюдка», — сказал я, и Гаррет одобрительно ухмыльнулся.
Оказалось, что иногда проще сказать, чем сделать.
***
«Я упустил Корифея», — говорит он. «Это моя вина, мне и разбираться», — говорит он.
Он говорит ещё что-то, возможно, в этих словах даже есть какой-то смысл, но мне плевать.
Однажды он не дал мне утонуть — да что там, много, много больше раз, чем однажды. Половину своей жизни я смотрел на быструю жестокую реку, гадая, выплывет он или нет — и с меня хватит.
Пришло время мне нырять в холодную мглу, а ему — стоять на берегу и надеяться.
Я мог бы сказать, что я — Серый Страж, а это дело Серых Стражей. Мог бы сказать, что скверна и Зов и без того оставляют мне не так уж много лет жизни, а он может прожить столько, сколько позволит его неуёмное шило в заднице.
— Я люблю тебя, кретин, — говорю я. — Поэтому хоть раз в жизни заткнись и поверь в меня.
Отец рассказывал, в Тени нет ни объектов, ни действий, только мысли о них, но когда я быстро обнимаю Гаррета на прощание, на миг мне кажется, что эта мысль об объятии вполне может сломать ребро или два.
— Встретимся на том берегу, — говорит он, а потом поворачивается и бежит к Бреши, а я остаюсь.
Встретимся, Гаррет. Обязательно встретимся.
Я поднимаю меч, и холодная темнота заслоняет небо.
@темы: dragon age, отсебятина